Death Drive, или История Х

В глубоко личном эссе-воспоминании Алиса Неверова рассказывает историю мучительной любви к девушке, узнавшей о своей неизлечимой болезни. Это проникновенное и трогательное размышление о переплетении любви и смертности, хрупкости жизни и сексуальности, тревожном осознании того, что жизнь продолжается даже после страшных утрат, и о том, как мы храним в себе воспоминания о любимых, которых больше с нами нет.

Сегодня мне опять снилась Х. Непослушные кудри вились черной проволокой, холодный взгляд зеленых глаз устремлялся в пустоту, а белая кожа, испорченная следами болезни, огрубела. В моих пальцах путались длинные пряди ее волос, которые всегда были грязные, но мне это нравилось, потому что они пахли сладко и горько одновременно. Х была рядом и всё время молчала. Так стало понятно, что я сплю, ведь в жизни она всегда говорила о себе.

В реальности существовало две Х: одна — сексуальная сирена, язвительный суккуб, губительная femme fatale; и вторая, которая носила черную толстовку и была неуклюжей, много ела и еще больше пила, постоянно обижалась и грубила, а иногда ластилась ко мне словно кошка, кладя голову на плечо и позволяя себя приласкать. Чаще всего со мной была вторая Х, но при этом мне всегда виделась в ней первая. Мы были неразлучны со дня нашего знакомства и, казалось, что так будет всегда.

Когда я во сне говорю Х, что она любовь всей моей жизни, то не имею в виду чувства. «На всю жизнь» подразумевает, что соглашаясь на близость с ней, я подписываю себе смертный приговор. Мне страшно, но в тоже время игра со смертью возбуждает меня. Х была неизлечимо больна и наяву изо всех сил старалась доказать что ей всё равно. Во сне же, ее действительно больше не волновали ни жизнь, ни смерть. Она была сведена до красивой ядовитой картинки, служившей двигательной силой для моего сна.

Когда Х узнала свой диагноз меня не было рядом, но мой номер был первым у нее в контактах. Звонок застал меня в продуктовом магазине с томатной пастой в руках. Х задыхалась от слез и, впервые проговорив вслух свой приговор, разрыдалась еще сильнее. Если бы всё происходило в сериале, то банка с томатной пастой выскользнула бы из моих рук, ноги забрызгало бы останками помидоров, а на полу растеклось бы красное мутное пятно, словно на месте преступления. Но всё происходило не в кино, поэтому банка осталась в руках. Мой голос механически ответил: «все будет хорошо», «диагноз может быть ложным», «я сейчас приеду». В метро, пришло сообщение от Х: «купи красного вина, хочу всё забыть». Зайдя в магазин у ее дома, захотелось сбежать к себе. Мне стало страшно увидеть ее, словно услышанное еще может оказаться неправдой, а увиденное уже нет. Ничего не будет как прежде, но нужно было умело солгать ей.

Мне бы хотелось сказать, что войдя к Х в тот вечер, мне удалось впервые увидеть в ней живого человека: неидеального, со своими слабостями и недостатками, но притягательного в этой своей смертной уязвимости. Но даже заплаканная и больная, Х всё еще сексуально привлекала меня. Пока она говорила о себе, мое внимание было приковано к бланку больничного теста. Взгляд бегал по нему по кругу и каждый раз спотыкался о знак «+» в одной из строчек. После моего очередного «всё будет хорошо» Х разозлилась и крикнув: «конечно, это ведь не ты умираешь» — ушла в другую комнату. Догнав ее и обняв, стало невозможно лгать: «Я очень сильно люблю тебя, Х». Она ответила «Я тоже».

Потом приехали наши общие друзья и полночи мы провели гугля медицинские статьи на тему и медленно напиваясь. Когда все ушли, мы остались вдвоем с Х, которая безутешно рыдала всю ночь, спрашивая: «за что». В какой-то момент, мне захотелось нажать на стоп, чтобы время остановилось. Мне было жаль, что я не могу ничего изменить, что Х так страдает и что лекарства нет. «Навсегда», «больна», «смертельно» — простые слова крутились в голове снова и снова, но мозг отказывался поставить имя Х и ее диагноз в одном предложении. «Время не всегда лечит» — подумалось мне, но возможно то были слова Х, которая одновременно и плакала, и говорила. Она сказала, что «всё помнит», подразумевая наш год проведенный вместе. Позднее, вспоминая ее слова, мне становилось легче, что в ту ночь врали не только гости, но и она сама. Х заснула в моих руках и тогда мое желание к ней в первые ощутилось так, как чувствуется теперь уже во снах. Отравленный запретный плод. Клеопатра, казнящая любовника на утро. Машина, летящая по трассе на бешеной скорости.

Утром, сопроводив призрак Х в больницу и передав на руки врачам, мне предстоял путь домой. Стоял погожий весенний день, светило солнце. Прохожие вокруг счастливо улыбались и заразительно смеялись. Мне было ненавистно это солнечное утро, теплая погода и веселые люди, в жизни которых ничего не изменилось. Вспомнились слова Х, что «это не я умираю» и пришлось признать, что я — часть того остального мира, который остался прежним. Мне не хотелось умирать так, как Х, но моя жизнь не могла продолжаться как раньше. Мне подумалось о времени, этой тягучей сложной субстанции, что не вмещается в часы, дни и годы, но при этом такой беспомощной перед человеческой памятью. У меня не получилось бы забыть ни эту ночь, ни этот год, но зачем помнить, если после смерти всё останется прежним и время просто пойдет вперед, в новый день. Мне наивно захотелось, чтобы когда умру я, на следующий день солнце не взошло. С этой мыслью пришло осознание: единственным, что нас объединяло с Х был наш эгоизм.

Последняя неделя вместе прошла в бесконечных звонках, встречах с друзьями, попытках отвлечься фильмами, мультиками, картами Таро, молитвами, едой, алкоголем, и планами на будущее. После нескольких дней в больнице, Х подобрали терапию и выписали. Она уехала в Берлин осмысливать новую реальность под звуки техно, оставив меня дома с антидепрессантами и потерей желания жить. Х ни разу не позвонила. Больше мы не общались.

Спустя год мне всё еще снятся сны без пространства и времени, где прошлое, настоящее и будущее слиты воедино. В них, я вожделею Х как раньше, сама она также прекрасна как и по сей день, но каждый раз сон резко обрывается, словно невыполненное обещание. Проснувшись, я не чувствую ни обиды, ни злости, ни любви — ничего. Лишь иногда, в сексуальных фантазиях, я всё еще представляю образ Х, возведенный в абсолют, а затем мысленно отравляю его смертельным ядом, чтобы испытать оргазм.