В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга Павла Уварова «Под сводами дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века».
Книга состоит из семи глав, описывающих семь казусов, способных вызвать интерес не только с точки зрения права, но и с точки зрения методики исследования исторических событий. Автор анализирует нотариальные акты, материалы парламентских архивов, судебных дел и прочие документы, и из прошлого воскресают подчас захватывающие истории.
Юрист Владислав Крамер специально для «Дискурса» пересказал и прокомментировал одну из самых удивительных историй книги, в которой на примере трагического судебного преследования семьи Кавелье раскрывается реальное устройство юридической системы почти 500-летней давности.
Кавелье против Бюлта. Подследственный против судей: как спастись из тюрьмы?
Франция, XVI век.
Уроженец города Сент-Эньян Филипп Кавелье обвинён в фальшивомонетничестве и заточён вместе с женой Переттой в тюрьму города Руана. Обвинители – некто Фредерик Годе, Робер Бюлт и сеньор города Сент-Эньян. Дело Кавелье расследует комиссия Жана Кеснеля, советника парламента Руана. Она же выполняет роль суда. Такие чрезвычайные полномочия по расследованию и рассмотрению дел о фальшивой монете дано Кеснелю самим королём Франциском I Валуа.
Однако в 1547 году король Франциск умирает. Ему наследует его сын – Генрих II. Это предвещает реформы и «кадровые перестановки», которые угрожают и комиссии Кеснеля. На фоне этих событий Кеснель пишет Генриху II, излагая обстоятельства дела Кавелье. На что король (а вернее, его канцелярия) отвечает: «Даем вам право осуществить то, что осталось, без получения на то нашего особого разрешения, желая противодействовать ущербу, нанесенному нам и общему благу (republique), в силу чего мы желаем, чтобы указанный процесс был завершен с наибольшим тщанием».
Таким образом, реформы не затрагивают комиссию Кеснеля, его полномочия подтверждены, а судьба Кавелье и его жены по, вероятно, сфабрикованному делу, остаётся в руках его недругов. И след этих недругов оставлен на процитированном выше письме Генриха: королевский пристав в парламенте Руана, хранивший письмо, проставил на нём отметку о том, что с него снята копия для королевского прокурора Робера Бюлта.
Тем временем двоюродный брат жены Филиппа Кавелье – Мартен Гонд, состоятельный человек из Сент-Эньяна, занимающий некую королевскую должность, – хлопочет об освобождении родственников. По-видимому, при его посредстве супруги Кавелье заявляют в адрес короля отвод Кеснелю как судье. На этот раз за Генриха II письмо составляет некий мэтр Франсуа де Конар, ординарный мэтр прошений Дворца. И вот что отвечает король в лице своего мэтра прошений: решение по делу Кавелье должен обеспечить сам парламент Руана, назначив иного судью на своё усмотрение, наделив его такими же полномочиями, что и Кеснеля в его комиссии. Снова королевский прокурор Робер Бюлт снял копию письма у королевского пристава, но сделал это уже через месяц. Это гораздо медленнее, чем в первый раз.
Пока не известно, выполнил ли парламент Руана поручение короля назначить нового судью. Но Кавелье жалуются королю на плохое обращение с ними в тюрьме, прося ускорить разрешение дела. В ответ приходит письмо о том, что судить Кавелье поручается бальи (представителю короля) города Эвре. Расследование же продолжает Кеснель со своей комиссией. Но и указанный бальи не оказывается объективным судьёй, потому что является родственником Кеснеля. Зато супруги Кавелье, по крайней мере, выиграли время, оттянув момент мучительной казни, которая полагалась фальшивомонетчикам.
Вскоре отводят и бальи Эвре по причине родства с Кеснелем, и король (конечно же, снова не лично) поручает уже другому бальи – бальи города Руана – провести быстрое и тайное расследование, после чего передать дело в Частный королевский совет, который его и рассмотрит. Но поскольку все руанские местячковые чиновники оказываются связанными между собой родственными связями или корпоративной солидарностью, бальи Руана не торопится. Тем временем супруги Кавелье уже третий год находятся в заточении, претерпевая все лишения и неудобства, которые свойственны тюрьме XVI-го века.
Они снова направляют жалобу Генриху II на жестокое обращение. Поскольку Генрих решил обозначить начало своего правления «наведением порядка» на местах, то Кавелье как жертвам местных руанских чиновников повезло стать частью этого процесса. И вот в ответ на жалобу узников из Частного королевского совета приходит поручение для бальи Руана, предписывающее немедленно передать имеющиеся у него материалы расследования в Большой королевский совет, который действует от имени короля, в том числе как апелляционный суд.
Раздражение комиссией Кеснеля проявляется в том, как теперь его именуют чиновники из Частного совета короля: «мэтр Жан Кеснель, советник нашей парламентской курии в Руане, называющий себя (!) комиссаром нашего досточтимейшего господина и отца короля, да спасет Господь его душу, по делу о реформации фальшивой монеты». Что же до королевского прокурора Робера Бюлта, то он теперь – «мэтр Робер Бюлт, так называемый порученец (комиссар) прокурора». В действительности, Бюлт оказался никаким не королевским прокурором как таковым, а лишь прокурором этой конкретной реформации, которая родилась из чрезвычайной необходимости остановить вал фальшивомонетчиков. Помимо прочего, бальи Руана предписывалось дать это письмо на ознакомление Кеснелю и Бюлту. Поэтому Бюлт на нём расписался, но на этот раз назвал себя не «королевским прокурором», а «благородным человеком Робером Бюлтом».
Вероятно, теперь Филипп Кавелье и его жена вновь обрели надежду избежать заточения и жестокой казни. Ведь Большой королевский совет, коему не было дела до личности Кавелье, мог вполне объективно рассмотреть его дело в интересах правосудия. Но этому помешало досадное нарушение одной формальности.
Как мы помним, нам ничего не было известно о том, выполнил ли парламент Руана после отвода Кеснеля поручение короля о назначении нового судьи в деле Кавелье. По-видимому, и самому Частному совету короля об этом не было известно. Оказалось, что выполнил. До того как Генрих в лице своих чиновников получил жалобу узников на жестокое обращение и поручил дело бальи города Эвре, парламент Руана успел-таки назначить некоего Орше Постеля судьёй по этому делу. Но Постель не успел приступить к исполнению своих обязанностей.
Комиссия Кеснеля придала этому обстоятельству такой смысл будто супруги Кавелье злонамеренно умолчали о назначении Орше Постеля, и при этом изыскали способ отсрочить дело, а также возбудить следствие против чиновников и иных лиц, которые обвиняли их. Король (участие которого на этот раз обозначено только письмом, написанным мэтром прошений Роберте), распоряжается отослать дело обратно в Руан. Это означает, что Кавелье снова во власти комиссии Кеснеля, которой они со своим родственником Мартеном Гондом уже изрядно досадили.
В чём же глубинные причины возврата дела в парламент Руана? Автор книги в числе прочего допускает, что пока чета узников ожидала передачи их дела в Большой совет по поручению, исходившему из Частного совета, их руанские судьи задействовали свои связи в Большом совете, который поспособствовал возвращению дела в Руан. Отмечается, что Частный совет был представлен сподвижниками молодого короля-реформатора, тогда как в Большой совет входила «старая гвардия» Франциска I, недовольная новшествами. И вот генеральный прокурор в Большом совете рассматривает вопрос процедурных нарушений, допущенных отведённым прокурором Робером Бюлтом в деле Кавелье, и приходит к выводу, что таковых не было. И коли в деле был назначен судья Орше Постель, который не получил отвода, то и рассматривать дело в Большом совете нет повода. Дело возвращается в Руан. А на мэтра Франсуа Флатона, который представлял интересы супругов, генеральный прокурор ещё и наложил штраф в сто су.
Положение отчаянное, потому что руанские судьи жаждут прекратить поток жалоб от своих узников, которых они вполне могут лишить жизни: действуя от имени Фемиды через смертную казнь, либо сгноив в тюрьме. Но Кавелье пишут очередную жалобу, и вновь Частный совет короля требует передать дело в Большой совет. И вновь Большой совет возвращает дело в парламентскую курию Руана. Снова жалоба Кавелье. А что делать? Впереди только угроза смерти.
Но на третий раз Большой совет не вернул дело, а посоветовал королю рассмотреть его, призвав для дачи показаний сеньора де Сент-Эньяна, Робера Бюлта и иных лиц, коих потребуется заслушать. Также советовалось запретить комиссии Кеснеля выносить судебные решения.
Сложно сказать, чем объясняется такой поворот дела, но примерно в это же время король наделил правом вести дела о фальшивой монете центральный орган – Монетную курию. Очевидно, не желая делиться своими полномочиями, курия поручила руанским судьям запечатать и передать все материалы дела, а самого Филиппа Кавелье с супругой перевести в Консьержери Парижа за счёт Кеснеля и Бюлта.
Мартену Гонду, через которого заключённые общались с внешним миром, включая Частный королевский совет, угрожали и даже совершали нападения на него. Об этом Монетная курия также узнала, и взяла Гонда под свою защиту, запретив кому бы то ни было покушаться на него.
Из-за давления Гонд настолько спешил покинуть Нормандию со своими родственниками, что не стал дожидаться, пока Кеснель и Бюлт исполнят свою обязанность по оплате их перевода, и сам взял на себя расходы. А это были немалые деньги. Ведь помимо самого конвоирования заключённых под охраной в отсутствие железных дорог и автотранспорта, пришлось платить многочисленным клеркам за канцелярскую работу по передаче дела в Париж. Гонд разорился после всех тяжб от имени сестры и её мужа. Но медлить было нельзя, ведь его устранение или устранение супругов Кавелье было последним средством Кеснеля и его комиссии избежать ответственности за незаконное судебное преследование. Нет человека, нет и проблемы. Тем более, что Монетная курия грозилась расследовать ещё и нападения на Гонда.
Наконец, чету Кавелье увозят в Париж, но счастливый исход дела омрачается – по дороге Перетта умирает. Нам неизвестны обстоятельства её смерти. Можно предполагать, что её настигли последствия жестокого тюремного содержания.
Филиппа же судят в Монетной курии, оправдывают, и через два дня он выходит на свободу. Кроме того, курия постановляет возместить ему имущество, взятое во время ареста.
Автор приводит содержание составленной на следующий день нотариальной дарственной, из которой следует, что оправданный Филипп дарит всё имеющееся у него имущество Мартену Гонду. В акте дарения Кавелье подробно описывает, какую услугу оказал ему Гонд и от какой участи избавил, пожертвовав своим состоянием и положением. В книге нет прямого указания на мотивы этого дарения, разве что на безграничную благодарность Филиппа Кавелье, которая угадывается в его красноречивых ходатайствах по вопросу возмещения арестованного имущества. Но отмечается, что такое же яркое описание благих деяний Мартена Гонда практически в таких же шаблонных формулировках имеется в дарственной Филиппа. Это не свойственно нотариальному акту, каждая страница которого стоила в то время немалых денег.
Не будучи историком, но с точки зрения сугубо юридической, рискну сделать следующее предположение. Исходя из обстоятельств дела и существа споров о взыскании судебных издержек, Кавелье мог составить такую дарственную, чтобы возместить не только свой ущерб, но и ущерб разорённого Мартена Гонда. Однако, поскольку Гонд не являлся участником процесса, а лишь по доброй воле помогал родственникам, то ему было сложно ходатайствовать о компенсациях. Поэтому весьма разумно было превратить издержки Мартена Гонда в издержки Кавелье. А поскольку для подтверждения судебных издержек требуется платёжный документ, таким документом могла стать дарственная Кавелье. И, естественно, во всяком платёжном документе должны быть указаны цель и основание платежа. Быть может, в качестве такого основания Филипп и описал хлопоты Гонда, стремясь обозначить его максимальную причастность к делу.
***
Удивительно то, что изложенная история при всех её детективных подробностях не является продуктом художественной или мемуарной литературы. Путём кропотливых изысканий Уварова в стенах парижских архивов каждый факт этой истории восстановлен из нотариальных актов, административно-распорядительных документов и самых незначительных отметок на них. Такими методами и работает настоящий историк – не художественным вымыслом и идеологической пропагандой, а криминалистической экспертизой.
