26 сентября 1889 года родился Мартин Хайдеггер — один из главных философов XX века, чья фигура вызывала и продолжает вызывать споры не только вокруг неимоверно сложной и многогранной философской системы, которую он разрабатывал, но и по поводу неоднозначности его политической позиции. В 2014 году была опубликована последняя часть архива Хайдеггера — «Черные тетради», названные по цвету блокнотов, в которые начиная с 1931 года философ записывал отдельные заметки и размышления. Ко дню рождения великого мыслителя Дискурс публикует небольшую подборку этих записей.
Уже не знает человек, что поделать с собой, а потому мнит, что «всему» конец.
…
Бытия нет без языка — но именно поэтому оно не «логично».
Языка нет без бытия.
…
Вначале полностью из-мерить молчание, чтобы узнать, что можно говорить и что должно быть сказано.
…
Нам нужно выфилософствоваться из «философии».
…
Только немец может заново творить бытие с самого истока (ursprtinglich) и говорить — он один заново завоюет сущность θεωρία и наконец создаст логику.
…
Заблуждение сегодняшних <людей>: они не подозревают о длительном, потаенном росте вещей и полагают, что можно за ночь принудить их к любому употреблению в домашнем хозяйстве.
…
Наука: насколько далеко мы — несмотря на всю ее назойливость по отношению к сущему —именно из-за нее — отторгнуты от сущего и предоставлены своему самоотчуждению. Но даже так мы остаемся еще заброшенными в бытие.
Эта беготня-за-науками у «философов» столь же смехотворна, жалка и традиционна, как столетней давности постоянное-вынюхивание-тогдашней-«философии» со стороны теологов.
…
Насколько далеко должно быть природо-знание от природы, чтобы оно расценивало как свой успех основанное на нем безумие техники?
Куда сбежала от нас история, так что смогли распространиться газеты и система партий как ее хранители?
…
Изначальное молчание как молчание в предчувствии языка и исходя из этого пред-чувствия. Но то молчание не бездеятельно, а <является> лишь-открывающим вслушиванием в [сущее].
…
Вопрошание надрывнее и жестче любой пустой остроты «мышления»; оно более захватывающе и верно, чем все привнесенные чувства.
…
Есть ли у человека какая-либо цель? Если есть, то такая: не иметь никакой цели, чтобы его возможности не были парализованы или хотя бы сужены. С каких пор человеку ставят цели?
…
Сколько всего сегодня стало доступным «осмыслению» и рефлексии! Уже ничто не выдерживает расчленения или не может от него уклониться. Но — что является еще более роковым — мы полагаем, что смогли бы подойти на этом пути к основанию и почве, где мы только у самих себя высасываем из крови последние побуждения и силы действующего выстраивающего вопрошания.
Суждено ли всему погрузиться в расчленение? Или мы придем и наконец приведем себя —каждый в рамках своей задачи — в увлекательный — неведомый миг народно-духовного действия?
…
Национал-социализм не упал с неба как готовая вечная истина — если так полагать, он является заблуждением и глупостью. Таким, каким он стал, он должен сам, становясь, стать и формировать будущее — т. е. сам как порождение отступить перед будущим <на второй план>.
…
Правило: непременно творить исходя из грядущего, выдерживать чуждость будущего — безусловно брать оттуда меру и правило и на их основе осуществлять притязания. Вопрос —прорыв: не бежать вослед — расчленяя и «типизируя» — не внутренние возможности, не то, что <уже> прочно наличествует, <вести> к еще большему упрочению — а: требуя —рискуя потерять — напирая.
…
Любой вопрос не только желает ответа, но требует прежде всего риска. И овладеть этим риском и смочь взвесить — это уже больше чем ответ; ибо он столь же невозможен, как вопрос сам по себе.
…
Бытие есть эфир, в котором человек дышит, без этого эфира он становится просто скотиной и опускается до и ниже нее, и все его дела оказываются унижены до скотоводства.
…
Наука есть разъяснение сущего.
Философия есть прояснение бытия.
Наука должна стремиться во все более ясное как <в> знакомое и привычное.
Философия возвращается к сокрытому как непонятному и удивительному.
Наука передает {vermittelt) истинное (через правильность).
Философия разыскивает (ermittelt) истину. Наука принимает Da-sein за основу.
Философия есть Da-sein.
Сказывание (das Sagen) науки есть высказывание (Aussagen).
Сказывание философии есть проговаривание и опо-вещение (Ersagen und An-sagen).
Наука подтверждает — философия потрясает.
Наука приобретает <фактические> знания; она
выстраивает.
Философия ориентирует на знание; основывает основание.
…
Пережить эту грустную осень, которая не дает даже деревьям блистать в их умирающем золоте, можно только с помощью работы. Когда она сама становится внутренним светом сердца, а не простой маетой. Мы не в состоянии вызвать этот свет усилием <воли>, но мы можем его дождаться. Но это ожидание нельзя превращать в бездействие, ожидание всегда должно становиться готовностью, чтобы произошло то, что превосходит простое усилие. Хорошие часы приходят лишь благодаря самой работе, ее отдельным неудачам и временным перебоям.
Так работа оказывается единственно подлинной возможностью, благодаря которой мы подставляем себя лучу просветления. Умение так подставить себя и есть тайна работы.
Хорошие и пустые часы позволяют познать это на опыте и укрепляют способность ежедневно оставаться вблизи вещей, как в первый день.
…
Всякий крупный мыслитель мыслит одну мысль; эта последняя всегда есть единственная — о бытии; но мыслить эту одну мысль не подразумевает, чтобы в монотонном однообразии одного представления можно было уйти на покой, который, возможно, замаячил вначале; это также не означает всего лишь «применения» этого пустого «того же самого» к разнообразным областям. Но: плодотворное начало этого мышления об одном состоит в том, что единственность этого пути становится все более странной и проблематичной и тем самым разворачивает полноту простоты — немногое — в изначальных связях — в образ (Gestalt).
Где эта простота единственного способна вырастать из себя в богатство сущностного и изменяться, там <проявляется> значимость мышления.
…
Ницше как-то — в конце своего жизненного пути — дал в «Ессе homo» жуткую «дефиницию» немцев — что свойственно «немцам»: «нет никакого желания разобраться в себе».
Тогда нужно было бы заняться поисками немецкой сущности на пути, противоположном тому, что блуждает в предыстории, — на пути грядущего желания разобраться, добиться ясности — в которой все сущностное будет поставлено перед крайним выбором, где, как первый шаг, задающий закон любому движению, следовало бы осуществить вопрошание. Но какой ведьмин котел бурлит тут — если еще есть хоть какое-то бурление, — христианство, «позитивное» христианство, немецкие христиане19, исповеднический «фронт»! , политическое мировоззрение, выдуманное язычество, беспомощность, идолопоклонство перед техникой, обожествление расы, поклонение Вагнеру и т. д., и т. п.
Люди не хотят разобраться в себе, а сколько речей о «воле».
…
Что происходит? Разрушение земли — поочередное взаимо-подкарауливание народов и обделывание делишек без всякого смысла и цели — без воли <к достижению> какой-либо цели, — ибо самосохранение народа не может быть целью, но должно всегда быть только условием; и даже оно лишь тогда в состоянии быть условием, когда воля <к достижению этой цели> — истины Бытия — находится раньше и стоит на первом месте и сияет как изначальное долженствование, а не осуществляется как нечто сотворенное. Также нельзя сказать, что вначале надо обеспечить выполнение условия, а затем наступает очередь целеполагания, — нет, борьба за цель есть первый и обязательный <момент>. Иначе все усилия <по созданию> «культуры», являющейся по сути уже поздним явлением, чистой махинацией, и суета, которую мы «проживаем», — «недели культуры» — отвратительное, неосознанное или сознательное подражание «неделе скидок» в универмаге. Разрушение земли в видимости гигантской, каждый день новой небывальщины, преодоления любого сопротивления; исчезла любая способность робеть перед скрывающимся.
…
Другое начало есть в первую очередь и только лишь пробуждение воли к вопрошанию и решимость пасть на этом участке вопрошания. Когда немцы, наконец, захотят понять, что эта тяжелейшая борьба им все еще предстоит и что для этого еще не выковано даже самого примитивного оружия. Но люди снова пройдут мимо предостережений (Mahnmal) великих вопрошателей — ведь люди бодры и веселы из-за обладания «истиной» и могут держать от себя подальше вопрошание как сомнительный признак слабости или вообще отказаться от него.
…
Почему человек постоянно мельчает? Потому что он отказывает себе в <свободном> пространстве для вырастания вверх, для достижения величия, и препятствует основанию этого пространства. И каково это пространство для действий? То — что мы называем Da-sein, то место, в котором неотвратимое сохраняется в робости и таким образом развертывается к свободе на путях созидания. А где признаки этого препятствования? Самым отчетливым из них является страх перед вопрошанием при одновременной подозрительности к любому «страху»; а самым жутким признаком является нетерпение, избегание предназначения: быть переходом.
Вместо этого там, где некогда еще можно было произносить слово «философия», пребывают в союзе пустое нахальство и шумная пошлость, затягивая все во мрак и произвол.
…
Гибель (Закат) Европы? Почему не прав Шпенглер?
Не потому что героические оптимисты оказались правы, а потому что они хотят обустроить Новое время <в расчете> на вечность и собираются возвести эту эпоху полной безвопросности вообще в постоянное состояние. Если дойдет до этого и пока так оно и будет, действительно можно не «опасаться» гибели; ибо существенным условием для исторической гибели является величие, — но историческое величие возможно только там, где достойность вопрошания Бытия является в сущностной форме основой истории. Европа не погибнет прежде всего благодаря тому, что она слишком слаба для этого, а не потому, что она еще сильна.
…
Гибель — для рассчитывающего и алчного рассудка всегда нечто не имеющее ценности — есть удостоверение уникальности и одинокой тщетности всего великого.
…
Если философия грядущего времени есть крутой горный кряж, изрезанный ущельями, то кто-нибудь должен взойти на него и исчезнуть бесследно.
Из книги: Хайдеггер М. Размышления II–VI (Черные тетради 1931–1938) / пер. с нем. А. Б. Григорьева; науч. ред. перевода М. Маяцкий. — М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. — 584 с.
Заглавная иллюстрация: Народицкая Ева
Материал подготовил: Григорий Ломизе
